Балаклава, тот же вечер
Под белыми полотняными зонтиками в ресторане свежо и не жарко, морской ветер слегка покачивал их над головами отдыхающих. Алексей Петрович шутливо приподнял фуражку, здороваясь с деревянным капитаном, сидевшим у входа, и Раиса с изумлением обнаружила, что на середине лба коричневый загар резко кончался, сменяясь белой кожей. Подошла девушка-официантка, в белом фартучке и крахмальной кружевной косынке.
- Добрый вечер, Тамара! - Алексей Петрович улыбнулся ей, как старой знакомой. Та улыбнулась в ответ им обоим. - Что из свежего улова порекомендует лучший ресторан Балаклавы?
“Надо же, все его тут знают!” - удивилась Раиса про себя. Он нее не укрылось, как заблестели глаза у Тамары-официантки. Не мудрено, такой товарищ не может не нравиться.
- Горбыль лучше всего
- Тогда порцию горбыля - одну, знаю я ваши масштабы! А какого вина к горбылю?
Тамара на секунду задумалась
- “Солнечная долина” есть
- Раиса, Вы же не возражаете, если я тут немного выберу за вас?
Алексей Петрович посмотрел на нее с улыбкой и совершенно дружеским взглядом, памятным Раисе по Москве. Ей оставалось только кивнуть.
- Тогда два бокала. Раиса, вы мороженое любите?
Мороженое она любила. Кажется, нет такого человека, чтобы его не любил. Просто есть его в таких местах не приходилось. Да что там, бывать - тем более.
Первые пару минут Раиса не знала куда глаза девать. Женщинам, которых сюда обычно приглашают, она в подметки не годится. На такую глянь, как платье сшито, какие туфли, сразу ясно, что как минимум в тресте муж работает, или еще какой большой начальник. Раиса рядом с ними - в сбитых стареньких туфлях, ситцевом сарафане и с дешевым бусами из крашеных ракушек, словом видно, что не ровня. Однако, ну их в самом-то деле. Тут другое бы понять. "Зачем я тебе, товарищ профессор?"
Не похоже, чтобы вокруг нее виражи нарезали. Не тот случай, да и человек не тот. Алексей Петрович весь понятный, неважно, лекцию он читает или о погоде говорит. С ним как-то исключительно легко. Такие люди редкость. Настолько легко и просто Раисе пожалуй только возле одного единственного человека до сих пор было - возле брата. Но Володька - совсем другое дело, родная кровь, Райку свою меньшую знает как облупленную. А тут собеседник просто на просвет ее видит, взгляд - что рентген. Может, даже со всеми ее нынешними мыслями видит, понимает, почему она так смущается. Понимает и аккуратно молчит. И удивительно - молчать с ним так же легко как и говорить.
Наверное, все дело в глазах. Казалось бы, не может быть у мужчины за 40 лет, да еще военного, таких молодых темно-голубых глаз. Лукавых и теплых. До сих пор была уверена, что не бывает. Ан нет… не все ты, Раиса, в людях понимаешь. Хотя 30 лет на свете живешь и даже замужем побывать успела. Не все.
В салат Раиса честно ткнула наугад, но то ли ей повезло, то ли ресторан был действительно лучшим - салат был прекрасен. Порция рыбы на тарелке размером напоминала, минимум, две, а то и три, и белая мякоть буквально таяла во рту.
Вино она попробовала осторожно. Не то, чтобы раньше не приходилось, у подружек на именинах могли выставить домашнее. Но здесь… Непривычно, неловко. А вдруг крепкое? Нет, ничего подобного. Не крепкое, голову не кружит и пьется легко, почти как сок. Только теплее стало и робость немного ушла. И даже сбитые за день ноги не так ныли.
- Знаете, я до сих пор вспоминаю Москву, - Раиса впервые решилась сама начать разговор. - Не только, когда пересматриваю свои конспекты. На работе надо мной посмеивались девчата, с кем ты, Рая, воевать собралась, когда я им рассказала, о чем лекции были. А я город помню. И Москва-реку. Думала, нет места красивее. Пока сюда не приехала.
- Москва по-своему красива. Вообще - каждый город красив по-своему. И кому-то нравится, а кому-то нет. Я знаю людей, которые не мыслят жизни вне Ленинграда, и людей, которым в Ленинграде неуютно. Я в нем был несколько раз, а понял только однажды ночью. Лекция, обсуждение, засиделись… в общем, нам часа в три ночи намекнули, что сторож тоже человек и спать хочет, а мы посторонние. И вот шли мы перед рассветом по городу, и он вдруг передо мной открылся. Не мой город, но красивый… даже не знаю, как что. Он чем-то похож на гравюру петровских времен. Но живую. И вот в летних сумерках, которые там всю ночь, он становится гравюрой, а не акварелью, как все остальные города. Кажется, встретишь сейчас патруль в бело-зеленых преображенских мундирах, офицер отсалютует протазаном и пойдет дальше...Такая вот столица советской хирургии.
В Ленинграде Раиса не была никогда и не знала, приведется ли. Она подумала, что с удовольствием показала бы товарищу профессору Брянск. Да только зачем ему туда приезжать. По службе разве что. А над Десной в зелени парка тоже красиво, хотя и не так как здесь. Там привычно, по-домашнему, но очень хорошо.
- А я о декабристах подумала, когда вы говорили про Ленинград. В нашем драмкружке мы ставили “Русских женщин”, и я была за Трубецкую, а директор наш - за тобольского губернатора, который не пускает ее ехать в Нерчинск. По книгам и кино мне Ленинград видится городом очень строгим, как часовой на посту. Там зарождались революции, там начиналась вся наша история. И Медный всадник там. А вам он совсем другим увиделся. Надо обязательно будет однажды туда поехать. А то 30 лет на свете живу - а почти не знаю, где я живу. Так могла бы дальше Брянска и носа не высунуть.
Раиса рассказывала, сама понемногу увлекаясь. Человек, который умеет так видеть, ее непременной поймет как никто другой. Ему можно и про театр рассказать, и про только недавнее пришедшее желание видеть мир. Если бы Раису послали на работу куда-нибудь за тысячу километров от Брянска, она бы сейчас не раздумывая согласилась.
- Я люблю землю в холодных рассветах,
в ночных огнях,
все места, в которых я еще никогда не
жил.
Если б мне оторвало ноги,
я бы на костылях,
все равно,
обошел бы все, что решил.
негромко, но с чувством прочитал Алексей Петрович.
Раиса смотрела на него с удивлением и восторгом:
- Вы тоже стихи любите? А чье это?
- Симонов, “Далеко на востоке”. Про Баин-Цаганское сражение.
Майор, который командовал танковыми
частями
в сраженье у плоскогорья Баин-Цаган,
сейчас в Москве,
на Тверской,
с женщиной и друзьями
сидит за стеклянным столиком
и пьет коньяк и нарзан.
примерно как мы сейчас. Хотя он прошел через такое, что мы и близко представить себе не можем.
-Халхин-Гол… Так вот это про что. А ведь я читала Симонова, только это мне не попадалось.
- Недавно издали. До Брянска могло не дойти.
-Наверное… Но я поищу его, пока лето. Начнется осень, простуды - будет не до книг. Осенью и зимой я мало читаю. Вы говорите, “не можем себе представить”. Кажется, человеку гражданскому, вообще сложно понять, что такое война. А тот, кто видел, никогда ему об этом не скажет. Мне брат разве что какие-то забавные случаи рассказывал, вроде баек на охоте. А у него орден Красной звезды за Финскую.
- Кое-что и военному понять сложно. Подбитый танк загорается не сразу, а у броневика и броня тоньше, и бензобак прямо в боевом отделении. Он вспыхивает мгновенно, экипаж даже люки открыть не успевает обычно… А остальные, видя это, продолжают атаку. Тогда, у Баин-Цагана, японцам не дали закрепиться на плацдарме. Какой ценой точно - не знаю, но по тому, что слышал и читал - страшной.
Повисла пауза. Раиса задумалась и смотрела на собеседника поверх своего бокала. “Он ведь был на войне, хотя и на другой, - думала она. - Примеряет к себе, не придется ли снова… А вдруг?”
- Вы думаете, нам это снова еще предстоит? Ведь не зря нас, гражданских медиков, учат военной медицине тоже, - спросила она напрямик, готовясь не услышать никакого точного ответа. Военный человек все как есть не скажет. Потому что есть вещи, которые гражданским говорить не положено. И вообще, военной тайны никто не отменял.
- Сегодня точно нет, - он усмехнулся, - после обеда ни один порядочный полководец войны не начинает, а после ужина - тем более. А если серьезно… Европа не горит, но тлеет и дымится. Может, полыхнет завтра. Может, через неделю. Может - через полгода, год или пять. А может, затушат, заболтают, и успокоится все лет на двадцать-тридцать… Но вот тут сомнительно.
У Раисы екнуло сердце. Что-то знают военные люди. Что-то такое, что гражданские узнают в последнюю очередь. Даже, когда брата призвали, ей не было так тревожно. Хотя нет, вряд ли от нее сейчас что-то скрывают. Собеседник ее весь вот он, наверное, товарищи маршалы и генералы что-то знают. Врачам они потом сообщат, если надобность возникнет.
- Меня призовут наверняка, - сказала Раиса строго. - Но впрочем, даже если нет, я пойду добровольцем. Это наш дом. Я еще помню, как мы его строили. За него отец наш с Володькой погиб. Этот дом мы будем защищать. Каждый на своем месте, как в армии положено.
Получилось сказано как-то уж совсем как в газетах пишут, но других слов Раиса подобрать не могла.
- Мы умеем жертвовать жизнью
только одной
своей.
Но зато эту одну трудно у нас отобрать.
Видимо,забывшись, как и в Москве бывало, Алексей Петрович произнес эти строки на “лекторской” громкости. На их столик обернулись и Раиса поймала сразу несколько взглядов на себя и своего спутника - от уважения и надежды до страха и даже неприязни. Ей захотелось тут же уйти или хотя бы закрыть лицо руками, но военврач просто улыбнулся в ответ взглядам и перешел на прежний тон.
- Хорошо сказали, Раиса Ивановна. И, когда потребуется, сделаете не хуже, я уверен. Но.. слушайте, сейчас принесут мороженое. С орехами, взбитыми сливками и жареными в карамели фруктами. Менее военной еды придумать трудно - говорят, у американцев на крупных кораблях есть специальные отсеки в холодильниках для мороженого, но уж на что они богатые и с причудами, а мне с трудом верится. Но даже у них к мороженому крымского десертного вина не подают. Давайте о чем-нибудь курортном, пока время есть. Вы вообще из санатория выбирались? Под парусом ходили? Севастопольскую Панораму смотрели?
Увы, под парусом Раисе ходить не пришлось. А в Севастополе она видела только Приморский бульвар, причал 3-го Интернационала и памятник затопленным кораблям. У которого, как и любой первый раз попавший в эти края курортник, сфотографировалась, и этих карточек теперь ждала почтой в Белые Берега. Одну себе оставить, другую - послать брату в Свердловск. Но о том, что успела повидать, она рассказывала с удовольствием, потому что если не делиться впечатлениями от увиденного, то это лишь половина радости.
А еще рассказывала о Брянске, о зеленых улицах, о закатах над Десной и о том, как ходили в детстве за орехами и брат вырезал из молодой орешины орехоколку, чтобы их есть. И про речку Снежку, с белым песком, прозрачную на любой глубине.
- Сейчас кажется, лучше города у моря ничего на свете быть не может. Но если будете в наших краях, я вам обязательно Брянск покажу. Даже у нас есть, на что взглянуть.
- А с меня тогда севастопольские музеи и море. Не с берега, а настоящее. Так, а во сколько у вас поезд?
- В половина двенадцатого ночи.
- Тогда добивайте мороженое, и пойдем к машине. Не то, чтобы бегом, но уже и не нога за ногу. Тамара! Счет, пожалуйста.
“К машине?” Раиса вновь почувствовала, что краснеет. Ее на вокзал вот так, машиной с водителем… Но отказываться было глупо и, если честно, просто поздно. Последний автобус уже ушел.
